Колыбель на орбите [сборник] - Артур Кларк

Здесь преподобный Кэббидж совершил ошибку, которая, вполне возможно, изменила весь ход технологического прогресса, если не самой истории. Сейчас, когда мы оглядываемся назад, нам кажется очевидным, что решить свои проблемы он мог только с помощью электричества. Телеграф Уитстона уже был известен более десяти лет, к тому же Кэббидж переписывался с гением, открывшим основные законы электромагнетизма. Странно, что он не обратил внимания на, казалось бы, сам собой разумеющийся ответ!

Однако следует помнить, что Фарадей уже впадал в десятилетний период слабоумия, предшествовавший его смерти в тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году. Большинство сохранившейся переписки касается его эксцентричной веры, религии под названием сандеманизм, ныне несуществующей, к которой Кэббидж вряд ли мог относиться терпимо.

Более того, викарий ежедневно или, по крайней мере, еженедельно общался с продуктом весьма продвинутой технологии, имеющей за собой тысячелетнюю историю. Церкви в Фар-Тоттеринге посчастливилось обладать превосходным органом, имевшим двадцать один регистр. Он был изготовлен тем самым Генри Уиллисом, чей шедевр тысяча восемьсот семьдесят пятого года, находящийся во дворце Александры в Северном Лондоне, Марсель Дюпре назвал лучшим концертным органом Европы[37]. Кэббидж сам неплохо играл на этом инструменте и прекрасно разбирался в его замысловатом механизме. Он был убежден, что набор духовых труб, клапанов и насосов сможет управлять всеми операциями словоткацкого станка, задуманного им.

Ошибка его была понятной, но роковой. Кэббидж не учел того, что небольшая скорость звука — жалкие триста тридцать метров в секунду — снизит скорость работы машины до полностью неприемлемого уровня. В лучшем случае окончательная версия могла добиться скорости обработки информации в одну десятую бода, так что на подготовку одной проповеди потребовалось бы около десяти недель!

Прошло несколько лет, прежде чем преподобный Кэббидж понял это фундаментальное ограничение. Сперва он считал, что простым увеличением мощности можно ускорить работу машины до бесконечности. Окончательный вариант поглощал всю энергию большой паровой молотилки, неуклюжего предшественника современных тракторов и комбайнов.

Стоит отметить, что о реальном устройстве словоткацкого станка нам известно крайне мало. Приходится полагаться на отрывочные заметки в «Фар-Тоттеринг газет, полные комплекты которой за существенные шестидесятые — восьмидесятые годы девятнадцатого столетия не сохранились, и отдельные заметки и наброски в дошедшей до нас переписке преподобного Кэббиджа. По иронии судьбы немалая часть окончательного варианта машины существовала еще в тысяча девятьсот сорок втором году. Она была уничтожена зажигательной бомбой Люфтваффе, превратившей родовое имение Тоттеринг-Тауэрс в груду развалин[38].

Так называемая память машины была основана на перфокартах, использовавшихся в модифицированном ткацком станке Жаккарда. В те времена практической альтернативы просто не существовало. Кэббидж любил говорить, что собирается ткать мысли, так же как Жаккард — ковры. Каждая выходная строка состояла из двадцати, позднее — тридцати символов, отображавшихся с помощью колес, вращавшихся позади небольших окошек.

Принципы КОС, то есть карточной операционной системы, на которой работала машина, до нас не дошли. Похоже — впрочем, не удивительно, — что самая большая проблема Кэббиджа заключалась в том, чтобы находить, убирать и заменять отдельные карты. Как только текст был закончен, он отливался в виде металлических литер. Изобретательный священник построил примитивный линотип по крайней мере за десятилетие до патента Мергенталера тысяча восемьсот восемьдесят шестого года!

Прежде чем машиной можно было начать пользоваться, Кэббиджу предстояла трудоемкая задача — пробить на перфокартах Жаккарда не только Библию, но и всю «Симфонию Крудена»[39]. Для этой цели он договорился за незначительную сумму с пожилыми леди из дома престарелых Фар-Тоттеринга, ныне там расположен местный клуб диско и брейк-данса. Это было еще одно удивительное свершение, на двенадцать лет опередившее знаменитую автоматизацию переписи населения США тысяча восемьсот девяностого года, проведенную Холлеритом.

Но в этот момент разразилась катастрофа. К викарию, одержимому своей идеей, явился не кто иной, как архиепископ Кентерберийский, до которого в очередной раз донеслись странные слухи из прихода в Фар-Тоттеринге. Архиепископ обнаружил, что церковный орган не в состоянии выполнять свои первоначальные функции уже по крайней мере пять лет, был потрясен этим обстоятельством и выдвинул ультиматум. Либо словоткацкого станка больше не будет, либо преподобный Кэббидж должен уйти со своего поста, а лучше всего — то и другое. Ходили также слухи об изгнании дьявола и лишении сана.

Подобная дилемма, судя по всему, вызвала эмоциональный кризис у священника, и без того уже неуравновешенного. Он решил в последний раз испытать огромную и громоздкую машину, занимавшую теперь весь западный неф церкви Святого Симиана. Несмотря на протесты местных фермеров, именно в это время занятых сбором урожая, в церковь втащили большую паровую молотилку, сверкающую медью, и подсоединили к ней приводной ремень, для чего пришлось заранее снять витражные окна.

Преподобный занял место перед клавиатурой, ставшей теперь неузнаваемой, и начал печатать. Не удивлюсь, если он запускал систему с помощью ножной педали. Буквенные колеса вращались перед его глазами по мере того, как медленно, одно за другим, набирались предложения. В ризнице находились тигли с расплавленным свинцом. Люди ожидали команд, которые должны были передаваться по духовым трубам.

«Быстрее, быстрее!» — нетерпеливо крикнул викарий рабочим, подбрасывавшим уголь в брюхо монстра, изрыгающего дым посреди церковного двора. Длинный ремень, уходивший в узкое окно, яростно хлестал вверх-вниз, накачивая лошадиными силами перегруженный механизм словоткацкого станка.

Результат оказался предсказуемым. Где-то в глубинах чудовищного аппарата что-то сломалось. За несколько секунд злополучная машина развалилась на куски. Судя по словам свидетелей, викарию очень повезло, что он остался жив.

Последующие события развивались молниеносным и совершенно неожиданным образом. Преподобный Кэббидж бросил церковь, жену, тринадцать детей и сбежал в Австралию со своим главным помощником, сельским кузнецом.

Подобная связь с простым работником считалась непростительной для классового сознания Викторианской эпохи. Даже к лакею тогда отнеслись бы лучше![40] Само имя Чарльза Кэббиджа оказалось под запретом в приличном обществе. Дальнейшая его судьба нам неизвестна, хотя есть сведения, что позднее он стал капелланом на каторге. Легенда о том, что он погиб, когда вышла из повиновения машина для стрижки овец, изобретенная им, наверняка вымысел.